Игорь ШАШКОВ
ИЗБРАННЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ 1985-1986 г.
***
Я никак не усну:
Ночь ворочает тишину.
Постарев
Как приглушенный крик
Переходит час пик
В час треф.
Окружающая среда
Переходит в четверг
Навсегда.
***
ИГРЫ
Одни – в футбол, другие – в бисер…
Своя у каждого игра.
А мне отсюда крупной рысью
Давно уж сматывать пора.
Чтоб в конском топоте и громе
Прошла дорога без прикрас
И как круги на ипподроме
Замкнулись тени возле глаз.
Но в дикой радости табуньей
Увижу вдруг на склоне дня
Что вновь заполнены трибуны
И кто-то ставит на меня.
***
Мы обладаем свойством размещать
Себя среди своих изображений
Поэтому стремимся к совершенству
Своих стихов, мелодий и картин.
Но все-таки, возможно, существуют
Такие строчки, звуки или краски
Внутри которых нам не поместиться –
Уж так они просты и велики.
***
Ты – маленькая горошина
Под гарью пороховой.
Ты танцем коротким Гавроша на
Расстрелянной в прах мостовой.
В патронное жаркое крошево
Подброшен блистательный лед…
Ты – маленькая горошина
Что вечности спать не дает.
НОЧЬ
Как нехорош соленый свет у глаз.
День болен нами.
Ночь больна без нас.
Она печально думает о разном
И прерывается лишь храпом да оргазмом,
Да бегом транспорта, да стонами дремот…
Она пружинит мощное нутро
И плещется последнее дерьмо
В прямой кишке метро.
***
Какая честь – в глуши многоголосья,
Среди никчемной, праздничной толпы
Связать из слов, горячих как колосья,
Молчания холодные снопы.
Но, может быть, лишь двое или трое,
Презрев себя, осилят эту честь
И унесут на костылях Истории
В иные дни сегодняшнюю весть.
***
Говорит: похоже на Блока,
Только сделано очень плохо.
У тебя, мол, в стихах берлога,
А у Блока в стихах эпоха.
Что ответить? – Мой голос глуше,
И не золото – больше охра…
Нынче есть у берлоги уши,
А эпоха давно оглохла.
СТЕНЫ
Стены не разделяют.
У них другие заботы.
Стены дают заданье
За ними представить что-то.
Что-то в виде пространства.
Что-то в виде свободы…
Но мы не смотрим сквозь стены –
У нас другие заботы.
***
Мне кажется, город, что я твое гетто
Что я размещен на окраине где-то
Что нынче идет из меня выселенье
В чужие кварталы, в чужое спасенье,
В избыточность долга, в избыточность света.
***
Концлагерь стихотворения.
Колючая проволока строчек.
Сюда переводят поэтов
Из холода «одиночек».
ФЕЛЛИНИ
Разве нужен фундамент для звезд?
Мы ведь так одиноки.
БЛУДНЫЙ СЫН
Родительская сладкая утеха –
Услышать с обеспеченных высот
Как жалкое смирение растет
Сквозь ложь дыханья и обноски смеха.
ДОМ
1.
Я построю свой дом у озерной воды,
В дикой чаще лесной, в средоточиях черных.
Где древесная сушь оставляет следы
На волшебных и сумрачных. Гнилостных дернах.
Будет в нем теплота обиталищ людских
И фантастика замка, и гиблость притона…
Лишь бы спрятаться мне от великой тоски,
От культурных пайков и хорошего тона.
В дни кудлатой толпы, в дни больших распродаж
Я – затравленный, искренний, странный –
Спрячусь в нем на чуланный, чердачный этаж
В полумрак золотой и туманный.
Я закрою свой дом на засовы лесов,
Я наброшу на двери цепочки речные,
Чтобы в светлой тоске опустело лицо
И остались на нем только тени ночные.
Чтобы только от подлого счастья спасло,
Стало явью и сном, стало кровью и кровом
Подходящее это мое ремесло –
Прикасаться к молчанию словом.
И тогда в темноте камертонами рам,
Обнаженностью ран мой раскроется голос
И протянется вверх к неподвижным ветрам
И заполнит небесную полость.
2.
На людной, неустроенной земле
Мне горечь одиночества знакома…
Я воздвигаю памятник золе
Из досок недостроенного дома.
Целую их, прощаясь навсегда,
Занозю губы, мучусь их тоскою…
А рядом догорают города –
Последнее прибежище людское.
Огромно это кладбище камней.
Сияет, меркнет в лунном свете белом.
И по лучу паук ползет ко мне
И трется осторожным, чутким телом.
О мой паук, мой самый лучший друг!
У нас с тобой похожие затылки.
Вот я стою и стряхиваю с рук
Саднящие сосновые опилки.
Давай запляшем, милый мой паук,
В членистоногом сумрачном веселье…
Я в эти дни разрушил мирный круг
Моей мечты, моей рабочей кельи.
Давай качаться в бешеном хмелю
Сквозь дымный человеко-птичий гомон…
Я лишь за то весь этот мир люблю
Что никогда он мне не будет домом.
3.
Холод пожарища. Пепел и сажа.
Снег бесконечных равнин…
Пристально. Пусто. Не верится даже
В то что я здесь не один.
Верно: в кирпичных обломках и сыпях
Строй замороженных лиц.
Замерли. Стонут. И голос несытый
Падает, падает ниц.
И одноруко торчат контрфорсы –
Нечего больше держать.
Снег на перилах. Статуи. Торсы.
Снег и железная ржа.
Нет никого. Как зимняя пристань.
Только в морозном дыму
Вижу красотку с косой серебристой,
Жизнь или смерть – не пойму.
ВОКЗАЛ
Он мне назвал
Свою болезнь – болтливость немоты
Он говорил, и речь передавалась
Как некая болезнь. И вещи – сгустки слов –
Теряли ощутимость как во сне.
Вот и сегодня сон такой: вокзал,
Перрон
И кошка на перроне
Вынюхивала мусор и ловила
Слепую рыбу в холоде ночном.
Отметим, что еще во сне была
Бессонница
И разные слова
Как сгустки тех вещей что оставались
Снаружи сна.
И желтая звезда
Над куполом печального вокзала
В историю болезни записала
Что завтра будет то же что всегда.
Но поезд отправляется.
Слышна
Лишь тишина. Да позывные свиста
Змеиного
И где-то впереди
Немногословность озаренья.
НОЧНЫЕ СТРОФЫ
1.
В час, когда слова раздеты
И не могут нас надуть,
В черных личиках розеток
Глазки штепселем найду.
Вспыхнут в зеркале оконном
Электрические сны
И на кафеле кухонном
Иероглиф тишины.
2.
По закону перспективы
Канут в бездну без следа
Все слова как негативы
Ничего и Никогда.
Негативов эта лента –
Вся пустая на просвет –
Вот и целой жизни лепта,
Жалких дней и трудных лет.
3.
Наконец подбиты бабки.
Из ночных вздымаю груд
Саркофаг консервной банки
И бутылки изумруд.
Тост, не тост, – я пью не морщась,
Пью до дна – и все дела.
С черствой корочкой эмоций
Со вчерашнего стола.
4.
Взгляды сдержанны и строги
С обеспеченных высот.
Вьется длинный червь дороги,
И под ложечкой сосет.
И устало затихая
Долго, долго не усну…
Хриплое тряпье дыханья
Разрывает тишину.
5.
Пусто, пусто… Легкий шорох
Пробежал и был таков.
Тихо спят в воздушных норах
Грызуны ночных звонков.
Ни ответа, ни привета,
Лишь дыханье в тишине.
И два яблока рассвета
На морозе, на окне.
***
Я замечаю
Что себя включаю
Как некий телевизор на дому.
Щелчок – и я покорствую печали,
Щелчок – и я потворствую уму,
Еще щелчок – и все уходит в тьму…
И вот тогда взволнованно и странно
Я на себя взираю из экрана.
КАЛЕЙДОСКОП
Мозаика, кристаллики огня,
Игра бессмысленных, чудесных сочетаний,
Античность утра на исходе дня,
Осколки детства в холоде скитаний…
Но есть другая, взрослая игра –
В глаза ронять житейские виденья,
Менять цинично только угол зренья
И верить, что близка твоя пора.
Но власти нет над сменою картин,
И вечер гаснет в пламени гардин,
И чертит жизнь круги самообмана
Цветной стеклянной осыпью звеня.
И все черней и неприличней рана
Что разделяет время и меня.
***
Всей-то награды: холодное тельце,
Свечки огарок, на лоб полотенце…
Мало? – Вон там, на углу, шлюха.
Может, подстилка. Может, невеста.
Если понравишься, скажет на ухо
Где твое настоящее место.
Молча разденется. Выключит свет.
Любит – не любит, поэт – не поэт…
ИНТЕЛЛИГЕНТ
Интеллигент сидит в подтяжках,
Читает на ночь Элиота
И наконец, вздыхая тяжко,
Бросает: ну его в болото.
Интеллигент включает Баха,
Впадает в творческую муку.
Ученый мозг не знает страха
И разогнать умеет скуку.
Интеллигент лениво водит
Своей подзорною трубою,
Окно напротив он находит,
Где занимаются любовью.
«Подонки, надо же, при свете!
Хотя бы шторы опустили.
Одни лишь страсти, свиньи эти,
А человеки – это стили».
Затем он баиньки ложится,
И ночь храпение вспороло.
И ничего ему не снится –
Работа лучше димедрола.
Интеллигент встречает утро,
В лицо водою плещет бодро
И по привычному маршруту
Идет в контору делать бомбу.
***
Да-да, конечно, я ведь понимаю,
Что дни летят, и надо сделать фото.
И вот уже в глазах мелькает кто-то
И слышится далекое: «Снимаю!»
И птичка, опоздав на двадцать лет,
Из объектива прыгает на свет –
Такая певчая и, все-таки, немая.
У ОЗЕРА
Все, что я вижу на стылой воде,
Зеркало озера видит на мне,
Но видит не сразу – я должен вернуть
То, что увидел на стылой воде.
Время проходит. Стоят холода.
Зеркало скронтся в корочке льда.
***
Одному – от Бога, другому – ради Бога.
Вот и одинакова на лице тревога.
Женщина как птица клюет с руки:
С одной – страницу, с другой – ни строки.
Гений и безумец… – Кто из них прав?
Женщина рассудит, третьего избрав.
УТРО
А я проснулся на рассвете.
Зернистый холод в тишине.
Снежинки, маленькие дети,
Пришли на утренник ко мне.
Они кружатся в хороводе,
Они мелькают там и тут
И о наставшем Новом годе
Неслышным голосом поют.
Какие жесты и ужимки!
Но я не склонен забывать,
Что могут нежные снежинки
Весь белый свет колесовать.
Не смех, не детская проказа! –
Ведь им, снежинкам, нипочем
Разрезать вдруг сетчатку глаза
Случайно брошенным лучом.
***
Я не хочу средь юношей тепличных
Разменивать последний грош души…
О. Мандельштам
Души последний грош…
Да где его возьмешь?
Ядрены, хороши,
Как рожь в июле
Растут на дне души
Шиши да дули.
Но хорошо порыться
И найдешь, этак,
Тридцать монеток.
Серебряных – тридцать.
***
Из сокровенных числ и дат
Построй магический квадрат.
Прочти его
И как в кристалле
Увидишь свет в туманной дали,
Услышишь стройный звукоряд.
Но вдруг поймешь, что это враки –
Взглянув на улицу.
Горят
Огни холодные во мраке
И где-то тявкают собаки
И что-то люди говорят.
ШКОЛА НЕМЫХ
Что за жалкие гримасы
На лице?
Изучаем целым классом
Звуки А, В, С,
Жестью жестов, дулом дули
Угрожай!
Третий ряд, вы что, заснули? –
Подражай!
Подражайте, угол шарьте,
Уголь жарьте, ублажайте
Я у вас преподаватель – так смотрите на меня!
Будем шарить мы по карте,
Будем мы искать на карте
Световое время дня.
Остальные средства – к черту!
Всё на слом!
Телефонную аорту
Стянем намертво узлом.
Телевизоры – на свалку,
Хрипунов таких не жалко!
Я у вас преподаватель,
Я старатель, я мечтатель,
Я найду такие звуки
Небывалой чистоты
Что быстрей заходят руки
И задергаются рты
Как истлевшие афиши
Как клочки газет…
X, Y, Z.
Тише.
ШУТЛИВЫЕ И ЭКСПЕРИМЕНТАЛЬНЫЕ СТИХИ (1985 – 1986 г.)
***
Мы с Петраркой два поэта.
Мы послали два сонета.
Он – Лауре,
А я – дуре.
***
Где суха ты, где мокра ты –
Знают только демократы.
***
Такие все мы. Нет числа нам.
Любой занюханный юнец
Владеет дзеном и исламом
И знает путь к тибетским ламам
И зрит Начало и Конец.
Но покалякав годик с нами
Спешит домой под юбку к маме.
КАЗАХ
Узина в его глазах –
Узинать идет казах.
***
Только зачаруют жизни чары
А тут уже мчатся смерти янычары.
ЗАБОЛЕЛА
Будь ты даже на «пять с плюсом»
Все равно теперь я сплю сам.
***
Написал я опус, каясь,
В светотемень опускаясь
И оттуда поднимаясь
Я теперь в исподнем маюсь.
УСПЕХ
Законный брак со всеми сразу…
Поди ж не подцепи заразу.
ДУМЫ ТИХОЙ НОЧЬЮ
Гвоздь в потолке думает о веревке.
Веревка в углу думает о мыле.
А некто о том как подняться над миром.
ЧЕРВИ
Они взошли в дневную небыль
Со дна хрустальной тишины
И стало поровну до неба
От каждой точки их длины.
Они сквозь нежный эпителий
Вдыхали свежесть облаков
А после реквием пропели
Над ними хоры каблуков.
И восхитительная мякоть
Струила розовый отвар
И только дождь пытался плакать
Лобзая жирный тротуар.
НЕФЕРТИТИ
Одиночество всех – ловушка для одинокого.
На место укажут – и весь разговор…
Вон, у Нефертити отсутствуют локоны,
Но зато присутствует половой отбор.
К гипсовой головке поэт подойдет,
Черными чернилами глазки наведет.
***
Когда-то человек, проснувшись утром рано,
Мог оказаться в роли таракана.
Теперь иначе – в роли человека
Участник тараканьего забега.
***
Поэзия поэта исковеркала –
Она его загнала в плоскость зеркала.
Теперь глядит с опаскою поэт
На свой трехмерный внешний силуэт.
***
Я буду петь, дудеть в дуду
И тыкать в небо пальцем,
Я всю Вселенную пройду
Чтоб стать неандертальцем.
Вы спросите меня: Зачем?
И я отвечу вам: Затем.